Снег хрустел под ногами, но следы от черных ботинок тут же таяли под свежим слоем крупы. С неба сыпало, словно это плотное вечно угрюмое покрывало над головой, прохудилось и содержимое купола грянуло на землю. Ему интересно было представлять, будто легкие перья ангелов сыпятся и сыпятся на грешную землю, закрывая собой грязную жижу и гниющий повсюду мусор.

Он решительно прошел в железные ворота кладбища и, подчиняясь поглотившему его впечатлению, остановился у самых ворот. Широкая, белая от снега, дорога длиной в 300 метров пролегла в никуда. Снег сверкал, едва успев соприкоснуться с одеждой, тут же исчезал. Все мерцало в этом белом безумии. Он окинул взором пространство, в котором оказался. Ничего более унылого невозможно было представить: покосившиеся от беспощадного времени надгробия из камня и гранита, выглядели особенно зловеще. Но они внушали скорее не страх, а некую жалость к давно усопшим, окончательно и бесповоротно покинувшим этот бренный мир. Что-то в груди так защемило. Глаза защипало от морозного ветра и слез. Ступая, не видя собственных ног за пеленой, застлавшей глаза, он прошел к первому перекрестку. Несмотря на то, что было довольно светло, и сумерки не успели поглотить день, яркий фонарь показался единственным утешением в этом гиблом месте. Желтый свет от накренившегося черного догнивающего столба освещал лишь небольшой участок от заброшенной сторожки до нескольких могил. Дымчато-серые унылые деревья, внушающие смертную тоску всему живому, что могло бывать здесь, сплетались ветвями друг с другом, сухие былинки и уродливые голые кусты, торчавшие из-под снега, закрывали собой могилы. А как уныло, как печально, как горестно было здесь при виде этих могил! Никогда и нигде он не испытывал такого давящего чувства…

Он двинулся с места и шел вперед, намеренно не ускоряя шага, двигался плавно, но уверенно. Пожалуй, внезапный порыв ветра или движение деревьев смогли бы разорвать это жуткое безмолвие, воцарившееся вокруг. Он стал напевать в полголоса, медленно озираясь по сторонам. Было тихо. Было, до той поры, пока его собственный голос ни пробудил ото сна тысячи живущих здесь. Шепот, сипловатый и прерывающийся, стал доноситься откуда-то из-за спины. Человек улыбался в лицо этому безобразному сумасшествию. Но голоса не замечали его оскала. Шепот, перерастая временами в надрывный стон, а затем—в горловое шипение, доносился до ушей справа и слева. «Аххх…возьми меня!....ххххшшшш…..ты слышишь, возьми…..ссс….спаси меня!...Меня!.... Меняаааа!». Человек стал ушами и глазами, пытаясь прорваться сквозь эти стоны и взвывания. Нет, они больше не были зловещими. Это был плач, истерический крик, рыдания и завывания, это были человеческие голоса. Столь слабые, чтобы их могли услышать люди, но в то же время столь сильные и жуткие, чтобы не распознать их в тиши дремлющего кладбища. Он замер посреди дороги, он отчетливо различал женские и мужские, молодые и старческие голоса, одинаково беспомощные. Вопиющий кошмар. Он знал, он помнил, что как только покинет это место, он перестанет их слышать и сходить с ума.

Сквозь толщу обрушившихся на него голосов, прорвался жалобный скрип. Все внезапно затихло, и тогда скрип повторился.

Человек пытался понять, что издает этот громкий протяжный звук: то ли стволы старых деревьев, вот-вот свалящихся на землю под собственной тяжестью, то ли какие-то птицы…Звук повторился отчетливей. Сердце замерло, и ужас лизнул своим холодным языком. Он отчетливо распознал в этом звуке детский плач, плач грудного, только что рожденного на свет младенца. Человек быстрым шагом летел на звук. По мере его приближения к источнику плача, звук становился тише, яснее, мягче. Наконец, он увидел серебристое свечение, словно сгусток светлого тумана за надгробиями. Он осторожно заглянул в туман, и ужас полоснул его по лицу: свет излучала маленькая детская могилка. От нее исходило сияние и веяло замогильным холодом. На розовом каменном надгробии было детское имя и дата.

Последние минуты протянулись нервной струною через всю его душу. Он летел прочь от этого места, рассекая собой холодный воздух.

Длинные каштановые волосы прилипали к лицу, голоса, разбивались в дребезги, ударяясь на лету об него. Оставив позади себя высокую ограду кладбища, человек скрылся в снежной пелене.